– Я из полиции, ищу твою маму. Я хочу посмотреть ее вещи, может быть, они мне помогут ее найти. Где они лежат? Ты можешь сказать? Бабушка занята пока. Поможешь мне?

Дочка Люды кивнула и ткнула пальцем в коробку, где были аккуратно уложены стопки документов. Лев присел рядом, пробежался по листам: дипломы об образовании, свидетельство о рождении дочери, свидетельство о браке с Афанасьевым, дарственные и толстые пачки ходатайств, заявлений, жалоб. Он вытащил всю кипу:

– Я заберу вот эти бумаги, они важные и помогут понять, почему твоя мама пропала.

Девочка вдруг вытащила из-под подушки грязного игрушечного кота, протянула игрушку Гурову:

– Вот, мама сказала, что за работу надо платить. У меня денег нет, но я кота вам отдам. Найдите маму.

Руки у него ослабели настолько, что пачка листов чуть не вывалилась на пол. Опер растерянно пробормотал:

– Что ты, не надо, я и так ее буду искать. Без денег. Не переживай, я все сделаю, что смогу. Пускай игрушка у тебя останется.

Гуров вдруг понял, что ладошки у девочки грязные, а волосы сбились в путаные сосульки. Он уточнил:

– Ты когда ела? Бабушка тебя кормила?

Та в ответ насупилась и пробурчала под нос:

– Я сама поела. Хлеб, – потом вскинула голубые до прозрачности глаза и снова попросила: – Найдите маму. Спросите дядю Сережу, где она.

– Почему ты думаешь, что он знает, где она?

Девочка заметно погрустнела:

– Он был, как у собаки хозяин, говорил, что делать. Мама его слушалась. Он потом пропал, и мы сюда переехали. Мама, наверное, ушла искать его.

Гуров осторожно взял ее за руку:

– Я спрошу у дяди Сережи, где твоя мама. Обещаю тебе. Пойдем проверим, что есть в холодильнике.

Но та интуитивно, почувствовав опасность, что ее хрупкий мирок может быть нарушен этим незнакомцем, дернулась в сторону и кинулась на кровать лицом в подушку. Лев и сам знал, что его ждет на кухне: прокисшая еда в кастрюлях, грязь, крошки, разбросанная еда, обкусанный ребенком хлеб. Бабушка уже несколько суток в прострации, скорее всего, ее нужно отправить в стационар для лечения пострадавшей от шока психики. Она не замечает внучку, все ее мысли с дочерью, в другом мире, где смешались прошлое и фантазии. Несчастная усыпанная веснушками девочка стала фактически сиротой, бродит по опустевшей квартире неприкаянная, вздрагивая в надежде от каждого звука, голодная и ждущая мать, как собачка у двери.

Опер кинулся на площадку, забарабанил в соседние двери. На стук выскочила высокая девушка в коротком халатике:

– Ну чего, задолбали шуметь! Сейчас муж вернется с работы, устроит вам!

Гуров ткнул в соседнюю дверь:

– Извините, что напугал. Там ребенок, маленький. Без присмотра. Можете ее забрать к себе ненадолго, до утра, скорее всего? Завтра я постараюсь прислать социальную опеку и врачей для ее бабушки.

Только соседка скривилась от его просьбы:

– Чего, рябым этим помогать? Не дождутся, больно надо. Идиотка, профукала все деньги на мужика, а теперь к нам переехала в клоповник. Я про нее читала. Вот пускай сама и разбирается!

Дверь с грохотом захлопнулась перед носом опера, и тот замер в недоумении, какие же ожесточенные здесь живут люди. Даже ему, профессиональному сыщику, который видел многое на своей работе, совесть не позволяла оставить ребенка в таком бедственном положении – голодного, без присмотра, рядом со старым и больным человеком. Здесь, в чужом городе, перед бывалым опером выросла стена человеческого равнодушия.

Гуров ринулся вниз по ступеням, а дальше – к светящимся окнам супермаркета. В магазине ему пришлось выстоять длиннющую очередь к кассе под недовольное бурчание соседей, которые обсуждали грязный подъезд, машины, стоящие на клумбах, и сломанные вандалами детские качели.

Наконец, почти через час опер снова был в квартире Людмилы Рыковой. Дверь так и оставалась открытой, поэтому вошел он без всяких препятствий. Старушка ринулась снова навстречу:

– Людочка нашлась? Жива? – На его отрицательное движение головой сразу погасла, съежилась и исчезла в комнате с фотографиями, словно черепаха в своем панцире.

Опер же прошел на кухню, где его новая знакомая пила воду из грязного стакана. Он предложил:

– Давай я буду мыть посуду, а ты вытирать, пока варятся пельмени. Ты любишь пельмени?

Личико в золотистых пятнышках озарила улыбка, девочка кивнула и потянулась за полотенцем на столе.

Следующий час, как заправская хозяйка, Лев наводил порядок на чужой кухне, укладывал свои покупки, объясняя дочери Рыковой, которую звали Настя, что нужно будет сделать в ее новой самостоятельной жизни:

– Хлеб, колбасу, сыр я тебе нарезал, просто сложишь в стопочку – и будет бутерброд. С молоком можно поесть. Яблоки, бананы, груши есть. Ну и вафли купил тебе. Ты ешь такие? Сок, воду, везде открутил пробки – пей, что понравится. Завтра придет тетя, она тебе поможет ухаживать за бабушкой. Ты сможешь сама за ней присмотреть до завтра?

Настя ела жадно пельмени и между укусами соглашалась:

– Смогу. Я чай умею делать, лапшу заваривать. Мыть фрукты. Мама когда болела, я все приносила ей в кровать, чтобы она не плакала.

– А почему она плакала?

Лев понимал, что это незаконно – без присутствия опекуна расспрашивать вот так девочку, пользуясь детской наивностью. Только ситуация сложилась не из простых: женщины пропали, но никто их не ищет; брошенный ребенок в опасности, а он никак не может официально ей помочь. Трагедия следовала за трагедией, при этом полиция, власть вдруг оказались бессильными. Даже он, как представитель закона, был сейчас беспомощен в чужом городе, вынужден действовать не по привычной схеме.

От дома Рыковой Гуров шел пешком, изредка сверяясь с навигатором, правильное ли держит направление. Ноги гудели от напряжения, но четкий ритм помогал сосредоточиться, упорядочить мысли. Опер